Неточные совпадения
Она благодарна была
отцу за то, что он ничего не сказал ей о встрече с Вронским; но она видела по особенной нежности его после визита, во время обычной прогулки, что он был доволен ею. Она сама была довольна собою. Она никак не
ожидала, чтоб у нее нашлась эта сила задержать где-то в глубине души все воспоминания прежнего чувства к Вронскому и не только казаться, но и быть к нему вполне равнодушною и спокойною.
Она быстро оделась, сошла вниз и решительными шагами вошла в гостиную, где, по обыкновению,
ожидал ее кофе и Сережа с гувернанткой. Сережа, весь в белом, стоял у стола под зеркалом и, согнувшись спиной и головой, с выражением напряженного внимания, которое она знала в нем и которым он был похож на
отца, что-то делал с цветами, которые он принес.
— Как это скучно! — воскликнул я невольно. В самом деле, я
ожидал трагической развязки, и вдруг так неожиданно обмануть мои надежды!.. — Да неужели, — продолжал я, —
отец не догадался, что она у вас в крепости?
— Нелегко. Черт меня дернул сегодня подразнить
отца: он на днях велел высечь одного своего оброчного мужика — и очень хорошо сделал; да, да, не гляди на меня с таким ужасом — очень хорошо сделал, потому что вор и пьяница он страшнейший; только
отец никак не
ожидал, что я об этом, как говорится, известен стал. Он очень сконфузился, а теперь мне придется вдобавок его огорчить… Ничего! До свадьбы заживет.
Веселая горничная подала кофе. Лидия, взяв кофейник, тотчас шумно поставила его и начала дуть на пальцы. Не пожалев ее, Самгин молчал,
ожидая, что она скажет. Она спросила: давно ли он видел
отца, здоров ли он? Клим сказал, что видит Варавку часто и что он летом будет жить в Старой Руссе, лечиться от ожирения.
В эту минуту обработываются главные вопросы, обусловливающие ее существование, именно о том, что
ожидает колонию, то есть останется ли она только колониею европейцев, как оставалась под владычеством голландцев, ничего не сделавших для черных племен, и представит в будущем незанимательный уголок европейского народонаселения, или черные, как законные дети одного
отца, наравне с белыми, будут разделять завещанное и им наследие свободы, религии, цивилизации?
Но ведь так мыслили и
ожидали и все в монастыре, те даже, пред умом которых преклонялся Алеша, сам
отец Паисий например, и вот Алеша, не тревожа себя никакими сомнениями, облек и свои мечты в ту же форму, в какую и все облекли.
—
Отец и учитель, — проговорил он в чрезвычайном волнении, — слишком неясны слова ваши… Какое это страдание
ожидает его?
— Да, конечно, я чего-то
ожидал, и он прав…» И ему опять в сотый раз припомнилось, как он в последнюю ночь у
отца подслушивал к нему с лестницы, но с таким уже страданием теперь припомнилось, что он даже остановился на месте как пронзенный: «Да, я этого тогда ждал, это правда!
Обещанию же этому, да и всякому слову отходящего старца,
отец Паисий веровал твердо, до того, что если бы видел его и совсем уже без сознания и даже без дыхания, но имел бы его обещание, что еще раз восстанет и простится с ним, то не поверил бы, может быть, и самой смерти, все
ожидая, что умирающий очнется и исполнит обетованное.
Всего страннее казалось ему то, что брат его, Иван Федорович, единственно на которого он надеялся и который один имел такое влияние на
отца, что мог бы его остановить, сидел теперь совсем неподвижно на своем стуле, опустив глаза и по-видимому с каким-то даже любознательным любопытством
ожидал, чем это все кончится, точно сам он был совершенно тут посторонний человек.
И однако, все шли. Монашек молчал и слушал. Дорогой через песок он только раз лишь заметил, что
отец игумен давно уже
ожидают и что более получаса опоздали. Ему не ответили. Миусов с ненавистью посмотрел на Ивана Федоровича.
Вообрази: я ей отписал о всем приключившемся, и, представь, она мне мигом отвечает запиской, карандашом (ужасно любит записки писать эта дама), что «никак она не
ожидала от такого почтенного старца, как
отец Зосима, — такого поступка!» Так ведь и написала: «поступка»!
Несколько дней спустя после своего приезда молодой Дубровский хотел заняться делами, но
отец его был не в состоянии дать ему нужные объяснения; у Андрея Гавриловича не было поверенного. Разбирая его бумаги, нашел он только первое письмо заседателя и черновой ответ на оное; из того не мог он получить ясное понятие о тяжбе и решился
ожидать последствий, надеясь на правоту самого дела.
Егоровна от имени его пригласила попа и весь причет церковный на похоронный обед, объявив, что молодой барин не намерен на оном присутствовать, и таким образом
отец Антон, попадья Федотовна и дьячок пешком отправились на барский двор, рассуждая с Егоровной о добродетелях покойника и о том, что, по-видимому,
ожидало его наследника. (Приезд Троекурова и прием, ему оказанный, были уже известны всему околодку, и тамошние политики предвещали важные оному последствия).
Владимир Дубровский воспитывался в Кадетском корпусе и выпущен был корнетом в гвардию;
отец не щадил ничего для приличного его содержания, и молодой человек получал из дому более, нежели должен был
ожидать. Будучи расточителен и честолюбив, он позволял себе роскошные прихоти, играл в карты и входил в долги, не заботясь о будущем и предвидя себе рано или поздно богатую невесту, мечту бедной молодости.
Все
ожидали облегчения в судьбе осужденных, — коронация была на дворе. Даже мой
отец, несмотря на свою осторожность и на свой скептицизм, говорил, что смертный приговор не будет приведен в действие, что все это делается для того, чтоб поразить умы. Но он, как и все другие, плохо знал юного монарха. Николай уехал из Петербурга и, не въезжая в Москву, остановился в Петровском дворце… Жители Москвы едва верили своим глазам, читая в «Московских ведомостях» страшную новость 14 июля.
Дипломат, видя, что дело становится хуже, попробовал пугнуть старика моим здоровьем; но это уже было поздно, и свидание окончилось, как следовало
ожидать, рядом язвительных колкостей со стороны моего
отца и грубых выражений со стороны Кетчера.
Разговор делается общим.
Отец рассказывает, что в газетах пишут о какой-то необычной комете, которую
ожидают в предстоящем лете; дядя сообщает, что во французского короля опять стреляли.
Я посмотрел на
отца,
ожидая, что он установит опрокидывающийся мир на прежнее место, но он кивнул головой и сказал...
У жены Галактион тоже не взял ни копейки, а заехал в Суслон к писарю и у него занял десять рублей. С этими деньгами он отправился начинать новую жизнь. На
отца Галактион не сердился, потому что этого нужно было
ожидать.
— Иди-ка ты,
отец, к себе лучше, — проговорила старушка с решительным видом, какого Галактион не
ожидал. — Я уж сама.
Галактион замер,
ожидая, что
отец начнет выговаривать ему относительно жены, но Михей Зотыч закрыл глаза и опять улыбнулся.
Больше
отец и сын не проговорили ни одного слова. Для обоих было все ясно, как день. Галактион, впрочем, этого
ожидал и вперед приготовился ко всему. Он настолько владел собой, что просмотрел с
отцом все книги, отсчитался по разным статьям и дал несколько советов относительно мельницы.
— Настасья-то Филипповна? Да она никогда и не живала у Большого театра, а
отец никогда и не бывал у Настасьи Филипповны, если хотите знать; странно, что вы от него чего-нибудь
ожидали. Она живет близ Владимирской, у Пяти Углов, это гораздо ближе отсюда. Вам сейчас? Теперь половина десятого. Извольте, я вас доведу.
Он и прежде замечал разладицу между словами и делами
отца, между его широкими либеральными теориями и черствым, мелким деспотизмом; но он не
ожидал такого крутого перелома.
Пестовы, люди жалостливые и добрые, охотно согласились на его просьбу; он прожил у них недели три, втайне
ожидая ответа от
отца, но ответа не пришло, — и прийти не могло.
…Утром явился ко мне Володя Анненков… Спрашивает, где
отец его. Я решительно ничего не мог ему сказать. Говорит, что
ожидает их возвращения каждый день. С ним потолковал и нашел, что он все тот же. Кажется, переезд через Урал нисколько его не оживил, только меньше плюет по-бурятски. И то хорошо…
Дочь свою он познакомил с Женни, не
ожидая на то никакого желания со стороны приезжей гостьи или ее
отца.
Она только с большим трудом перенесла известие, что брат Ипполит, которого и она и
отец с нетерпением
ожидали к каникулам, арестован и попал под следствие по делу студентов, расправившихся собственным судом с некоторым барином, оскорбившим одного из их товарищей.
Собственные дела Лизы шли очень худо: всегдашние плохие лады в семье Бахаревых, по возвращении их в Москву от Богатыревых, сменились сплошным разладом. Первый повод к этому разладу подала Лиза, не перебиравшаяся из Богородицкого до самого приезда своей семьи в Москву. Это очень не понравилось
отцу и матери, которые
ожидали встретить ее дома. Пошли упреки с одной стороны, резкие ответы с другой, и кончилось тем, что Лиза, наконец, объявила желание вовсе не переходить домой и жить отдельно.
На каждом шагу
ожидали меня новые, не виданные мною, предметы и явления в природе; самое Багрово, по рассказам
отца, представлялось мне каким-то очаровательным местом, похожим на те волшебные «Счастливые острова», которые открывал Васко де Гама в своем мореплавании, о которых читал я в «Детском чтении».
Прасковья Ивановна взяла за руки моего
отца и мать и повела их в залу, где
ожидало нас множество гостей, съехавшихся к празднику.
Мать скоро легла и положила с собой мою сестрицу, которая давно уже спала на руках у няньки; но мне не хотелось спать, и я остался посидеть с
отцом и поговорить о завтрашней кормежке, которую я
ожидал с радостным нетерпением; но посреди разговоров мы оба как-то задумались и долго просидели, не говоря ни одного слова.
На все эти причины, о которых
отец мой говаривал много, долго и тихо, мать возражала с горячностью, что «деревенская жизнь ей противна, Багрово особенно не нравится и вредно для ее здоровья, что ее не любят в семействе и что ее
ожидают там беспрестанные неудовольствия».
Отец остался на всю ночь у дедушки, кончины которого
ожидали каждую минуту.
В день свадьбы Вихров чувствовал какую-то тревогу и как бы
ожидал чего-то; часа в четыре он поехал к жениху; того застал тоже в тревоге и даже расплаканным; бывшего там Кергеля — тоже серьезным и, по-вчерашнему, в сквернейшем его фрачишке; он был посаженым
отцом у Живина и благословлял того.
— А это вот — угольная, или чайная, как ее прежде называли, — продолжала хозяйка, проводя Павла через коридор в очень уютную и совершенно в стороне находящуюся комнату. — Смотрите, какие славные диваны идут кругом. Это любимая комната была покойного
отца мужа. Я здесь буду вас
ожидать! — прибавила она совершенно тихо и скороговоркой.
У Вихрова в это время сидел священник из их прежнего прихода, где похоронен был его
отец, — священник еще молодой, года два только поставленный в свой сан и, как видно, очень робкий и застенчивый. Павел разговаривал с ним с уважением, потому что все-таки
ожидал в нем видеть хоть несколько образованного человека.
Сочинение это произвело, как и надо
ожидать, страшное действие… Инспектор-учитель показал его директору; тот — жене; жена велела выгнать Павла из гимназии. Директор, очень добрый в сущности человек, поручил это исполнить зятю. Тот, собрав совет учителей и бледный, с дрожащими руками, прочел ареопагу [Ареопаг — высший уголовный суд в древних Афинах, в котором заседали высшие сановники.] злокачественное сочинение; учителя, которые были помоложе, потупили головы, а
отец Никита произнес, хохоча себе под нос...
— Жалко мне ее, ей не было пятидесяти лет, могла бы долго еще жить. А посмотришь с другой стороны и невольно думаешь — смерть, вероятно, легче этой жизни. Всегда одна, всем чужая, не нужная никому, запуганная окриками
отца — разве она жила? Живут —
ожидая чего-нибудь хорошего, а ей нечего было ждать, кроме обид…
Прошло четыре томительных дня. Я грустно ходил по саду и с тоской смотрел по направлению к горе,
ожидая, кроме того, грозы, которая собиралась над моей головой. Что будет, я не знал, но на сердце у меня было тяжело. Меня в жизни никто еще не наказывал;
отец не только не трогал меня пальцем, но я от него не слышал никогда ни одного резкого слова. Теперь меня томило тяжелое предчувствие.
Отец несколько раз предлагал ей ехать в Петербург к тетке, но она настаивала в своем упорстве. Теперь уж не представление о долге приковывало ее к деревне, а какая-то тупая боязнь. Она боялась встретить его, боялась за себя, за свое чувство. Наверное, ее
ожидает какое-нибудь жестокое разочарование, какая-нибудь новая жестокая игра. Она еще не хотела прямо признать деревянным письмо своего минутного жениха, но внутренний голос уже говорил ей об этом.
Плакала, слушая эту проповедь, почти навзрыд Сусанна; у Егора Егорыча также текли слезы; оросили они и глаза Сверстова, который нет-нет да и закидывал свою курчавую голову назад; кого же больше всех произнесенное
отцом Василием слово вышибло, так сказать, из седла, так это gnadige Frau, которая перед тем очень редко видала
отца Василия, потому что в православную церковь она не ходила, а когда он приходил в дом, то почти не обращала на него никакого внимания; но тут, увидав
отца Василия в золотой ризе, с расчесанными седыми волосами, и услыхав, как он красноречиво и правильно рассуждает о столь возвышенных предметах, gnadige Frau пришла в несказанное удивление, ибо никак не
ожидала, чтобы между русскими попами могли быть такие светлые личности.
К благословению его gnadige Frau, конечно, не подошла, да
отец Василий и не
ожидал того. Расставшись, оба беседующие невольно подумали друг о друге.
Отец его Алексей и Вяземский не были столько счастливы. Их, вместе с разбойником Коршуном, взвели на сруб, где
ожидали их страшные снаряды. В то же время старого мельника потащили на костер и приковали к столбу.
Великим постом меня заставили говеть, и вот я иду исповедоваться к нашему соседу,
отцу Доримедонту Покровскому. Я считал его человеком суровым и был во многом грешен лично перед ним: разбивал камнями беседку в его саду, враждовал с его детьми, и вообще он мог напомнить мне немало разных поступков, неприятных ему. Это меня очень смущало, и, когда я стоял в бедненькой церкви,
ожидая очереди исповедоваться, сердце мое билось трепетно.
«О дне же и часе том никто не знает, только
отец мой один (Мф. XXIV, 36)», — тут же говорит Христос. Ибо оно может наступить всегда, всякую минуту, и тогда, когда мы не
ожидаем его.
Недаром Владя странно ведет себя, совсем не так, как
ожидал Передонов: не мечется, не рыдает, не кланяется
отцу в ноги (ведь все поляки низкопоклонные), не молит о прощении, не бросается с своими мольбами к Передонову.
Через несколько дней, в воскресенье,
отец, придя из церкви, шагал по горнице,
ожидая пирога, и пел...